Спор из-за истинности мысли

ГЛАВА 3 Спор из-за истинности мысли [c.5]

Однако, далеко не всякий спор есть спор из-за мысли, точнее из-за истинности мысли. Очень часто мы вовсе не касаемся прямо вопроса об истинности мысли или ее ложности, но нас интересует, как обосновывает или как опровергает ее противник. Насколько правильны его доказательства — Иначе сказать, часто задача спора не опровергнуть или оправдать какую-нибудь мысль, а только показать, что она не доказана противником, не оправдана или не опровергнута им. Следовательно, в то время, как [c.6]

Вот почему честный спор с подобными людьми о подобных вопросах невозможен, нелеп. Когда мы хотим убедить такого человека, то делаем попытку вложить десять фунтов чаю в фунтовую банку. Зато для софиста в подобных случаях — открытое поле действия. Вместо сложной истинной мысли он подсунет ложную простую и вполне понятную мысль, по плечу собеседнику, и подкрепит ее ложным, но простым и понятным доказательством, и вы будете побеждены— если не прибегнете тоже к уловкам и софизмам. [c.14]

То, что Рози сразу же одобрила нашу модель, сначала меня очень удивило. Ведь я опасался, что, попав в ловушку собственных возражений против спирали, она со свойственным ей упрямством раскопает какие-нибудь не относящиеся к делу данные, которые вызовут сомнения в правильности нашей двойной спирали. Однако Рози, как и почти все остальные, оценила прелесть таких пар оснований и согласилась с тем. что эта структура слишком изя[цна, чтобы не оказаться истинной. К тому же еще до того, как она узнала о нашем предположении, рентгенографические данные наталкивали ее на мысль о спиральной структуре, хотя она и не желала этого признать. По ее данным остов молекулы должен был располагаться снаружи, а поскольку основания должны были быть соединены водородными связями, единственность пар А-Т и Г-Ц была фактом, с которым она не видела смысла спорить. [c.120]

Канниццаро в 1872 г. уже отчетливо представляет себе то положение, в спорах о правильности которого и сегодня еш е ломают копья многие преподаватели как учить студента, к памяти или к уму взывать в процессе его образования. Из наблюдений Канниццаро видно, с каким уважением он относится к способности студентов мыслить, считая их достойными оппонентами прп выявлении истины. Будьте уверены,— говорит Канниццаро,— студенты перегонят своего наставника в выводе заключений из теории, и сами предугадают методы, пригодные для проверки их с помощью опыта, если только прежде они достаточно приучены к сравнению анализов с разных точек зрения, как это я только что рекомендовал [там же]. [c.154]

Ведь если противник опровергнул наше доказательство тезиса, одно это еще вовсе не значит, что наш тезис ложен. Просто, мы, может быть, не сумели его доказать. Это бывает в спорах и вообще при доказательствах нередко. Учитель может легко сокрушить доказательство Пифагоровой теоремы, изобретенное гимназистом "по вдохновению" в грозный час у классной доски. Но теорема Пифагора от этого ничуть не поколеблется. Учитель поставит "кол" за неуменье доказать ее, а ученик, может быть, ознакомится с "настоящим" доказательством и только. Точно так же если противник опровергает нашу мысль, но неудачно, и мы разбили его опровержение в пух и прах, одно это еще не значит, что тезис наш истинен. Может быть, наш тезис совершенно ошибочен, да противник то не умеет опровергнуть. Такие случаи бывают нередко. Поэтому, неудачное доказательство, взятое само по себе, означает только, что человек не сумел оправдать или опровергнуть тезис, а истинности или ложности тезиса не касается вовсе. [c.6]

Письменный спор, если взять его вообще, гораздо более пригоден для выяснения истины, чем устный. Поэтому, научные устные споры, напр., в научных обществах довольно редко имеют большую научную ценность. Тут тоже обычное неуменье слушать, поглощение верблюда и оценивание комара и т.п., как во всех сложных спорах. Но зато письменный спор имеет другие недостатки. Он тянется слишком долго—иногда несколько лет. Читатели (занимающие здесь место слушателей) успевают забыть его отдельные звенья и не всегда имеют время и возможность восстановить их в памяти. Этим иногда широко пользуются спорящие для безнаказанного искажения мыслей противника, для ответов не по существу и т.д. и т.д. Еще хуже, когда спор ведется не на страницах одного издания, а в двух или нескольких различных изданиях. Во многих случаях нам доступно только одно издание и поэтому поневоле приходится судить о ходе спора по ответам одной только стороны. Тут злоупотреблений не оберешься. Особенно любопытны в этом отношении некоторые газетные споры. Иногда прочтешь одну газету из нее видно вполне ясно, что в споре А. поразил Б. насмерть. Кто читает другую газету, в которой пишет Б., тот вынесет впечатление, что, несомненно, Б. "раздавил" А. как пигмея. Читатели каждой из газет верят "своему" автору своей газеты. Но кто потрудится как следует прочесть спор в обеих газетах и сравнить доводы, тот иногда поразится "мастерством" обоих спорщиков. Оба пропускают мимо самые существенные доводы противника и цепляются за мелочи искажают мысли противника опровергают возражения, которых он не делал и т.д. и все это тоном победителя. Так что "дорогой читатель" поневоле вводится в заблуждение. [c.9]

Спор может служить средством для разъяснения истины, для проверки какой либо мысли, для испытания обоснованности ее. Напр., мы защищаем какую-нибудь мысль от нападений противника, главным образом, желая посмотреть, какие возражения могут быть сделаны против нее и насколько сильны эти возражения. По словам Г. Спенсера "чем более мы любим правду и чем менее мы дорожим победой, тем пламенней мы желаем узнать, почему наши противники думают не так, как мы". Или наоборот, мы нападаем на мысль с целью узнать, что можно сказать в ее пользу. В истине же ее или ложности, на самом деле, обыкновенно, вовсе не уверены. [c.9]

В чистом, выдержанном до конца виде, этот тип спора встречается редко, только между очень интеллигентными и спокойными людьми. Если сойдутся два таких человека, и для них обоих данная мысль не кажется уже совершенно готовой (с. 21 ) и припечатанной истиной, и оба они смотрят на спор, как на средство проверки, то спор иногда получает особый характер какой-то красоты. Он доставляет, кроме несомненной пользы, истинное наслаждение и удовлетворение, является поистине "умственным пиром". Туг и сознание расширения кругозора на данный предмет, и сознание, что выяснение истины подвинулось вперед, и тонкое, спокойное возбуждение умственной борьбы, и какое-то особое, эстетическое, интеллектуальное наслаждение. После такого спора чувствуешь себя настроенным выше и лучше, чем до него. Даже если нам приходится "сдать позицию", отказаться от защищаемой мысли и т.д., некоторое неприятное сознание этого совершенно может отойти на задний план по сравнению с другими впечатлениями. Такой спор есть по существу совместное расследование истины. Это высшая форма спора, самая благородная и самая прекрасная. [c.10]

Если некоторые спорщики первого оттенка не стесняются в приемах, то совсем уже отбрасывают обыкновенно стеснения спорщики второго оттенка, которые хотят убедить в истинности или ложности мысли не потому, что сами в них верят, а потому, что нужно убедить. Таковы, напр., многие официальные проповедники разных истин, учений, религий, сект, агитаторы и т.д. Нужно войти в их положение их обязанность убеждать, между прочим, и путем споров. Хочешь - не хочешь—убеждай. Или возьмем, напр., купца. Ему очень важно убедить в хорошем качестве товара, или в том, чтоб была принята выгодная ему мера. Как тут обойтись без помощи кривды. Сильный противник при этом оттенке спора часто предмет страха и ненависти, каждое новое сильное возражение—рана в сердце. Чем тезис легче для убеждения, тем лучше. Чем прием сильней действует, тем он желательнее. Такие тонкости, как честность приема или не честность, не к месту "миндальничанье". [c.10]

Когда тезис выяснен, спорщикам лишний раз представляется случай решить, вступать ли в спор из-за этого тезиса с данным противником или лучше отказаться от спора. Этим случаем не следует пренебрегать, если спор не необходим и не имеет для нас характера спорта. Спорим ли мы для исследования истины или для убеждения или для победы, каждый из этих видов спора предъявляет свои особые требования к тезису и к противнику, и, если тезис и противник не соответствуют им, от спора лучше отказаться. - Если нам важно осветить какой-нибудь вопрос в споре, мы не будем тратить время на споры с невежественным в этом вопросе противником или спорить из-за "неинтересного" или явно достоверного или явно нелепого тезиса. Когда мы предполагаем убеждать кого-нибудь, надо сперва спросить себя, имеется ли "общая почва" для спора с противником, т.е. такие общие для нас обоих мысли, на которые можно опереться в доказательстве данного тезиса. [c.13]

Иногда и тезис, сам по себе подходяш ий, и противник сам по себе такой, что с ним можно спорить. И, тем не менее, глупо вступить с ним в спор без необходимости. Это тогда, когда тезис ие подходит к противнику. Чаш е всего, когда тезис таков, что доказательство его не может быть понято противником или (если спор для слушателей) слушателями. Чем невежественнее или глупее человек, тем менее он способен понять и принять какую-нибудь сложную мысль или сложное доказательство. "Попробуйте надеть на руку перчатку с четырьмя пальцами. Ваше затруднение будет совершенно одинаково с затруднением вложить какое-нибудь сложное понятие в голову, лишенную соответственной сложной способности" — говорит Спенсер. При этом такая неспособность обычно глубокой самоуверенностью мысли и самодовольством. Чем невежественнее или тупее или уже человек, тем при прочих условиях равных, он более уверен, что истина "у него в кармане", что "что все это очень просто и ему отлично известно". Ему и в голову не приходит оскорбительная для него мысль, что он "не дорос" до понимания сложной мысли или сложного доказательства раз они для него не подходят, значит, вина в них. - В виде иллюстрации Спенсер приводит в пример "старого морского офицера, который, проведя жизнь на море, не имел возможности слушать концерты и оперы... Когда за столом заходит речь о концерте, он пользуется случаем выразить свою нелюбовь к классической музыке и едва скрывает свое презрение к тем, кто слушает ее. Наблюдая его умственное состояние, вы видите, что вместе с отсутствием способности усваивать сложные музыкальные комбинации, в нем нет и сознания этого отсутствия, он не подозревает даже того, что подобные сложные комбинации существуют и что другие обладают способностью оценивать их" (Изучение социологии, VI). [c.14]

Иногда налицо оба условия возражение и совместимо с нашей мыслью, и ошибочно. В истории человеческой мысли появление всякой великой идеи сопровождается обыкновенно бурными спорами, причем защитники старых взглядов сперва стараются доказать, что новая "разрушительная" мысль ошибочна. Если истинность ее стала вне сомнений, они переходят ко второму способу защиты стараются показать, что она совместима со старыми мыслями. Когда геология пришла к мысли, что земля "творилась" в течение миллионов лет, а не в семь дней, - старались доказать, что это ложно. Когда же оказалось, что это истинно, стали доказывать, что оно совместимо все-таки с первой главой книги Бытия там речь идет не о днях, а о периодах времени и т.д. [c.17]

Упорствовать, если довод противника сразу "очевиден" или доказан с несомненною очевидностью, не умно и вредно для спорщика. Это ведет только на путь софизмов если нельзя "увернуться честным образом", пытаются применить нечестные уловки. Иногда для слушателя или для читателя они проходят незаметно, особенно, если спорщик пользуется авторитетом. Но в глазах противника и лиц, понимающих дело, это не придает уважения человеку. Ясно, что человек не имеет достаточно мужества и честности и любви к истине, чтобы сознаться в ошибке. К сожалению, такое упорство встречается даже и в научных спорах. В спорах (с. 36 ) общественных, политических и т.д., где необходимо считаться с психологией народных масс и нечестными приемами некоторых противников, считают иногда необходимым не признавать открыто своей ошибки, по крайней мере, до истечения известного времени, когда острота вопроса упадет. Но и тут это средство и стремление "замазать" ошибку должны иметь пределы, обусловливаемые общими задачами деятельности, настроением масс и другими подобными обстоятельствами. Кроме того, и здесь только "ремесленник мысли" поступает всегда по раз принятому шаблону. Иногда даже с точки зрения тактики выгодно сразу прямо, открыто и честно признать свою ошибку это может поднять уважение и доверие к деятелю или партии. Вот слова одного из самых талантливых наших ораторов "Я знаю, что многие... думают, что интересы политики запрещают признавать и свои ошибки, и заслуги врага... Я так не думаю". Смелое и открытое, сделанное с достоинством сознание ошибки невольно внушает уважение. Надо помнить и то, что раз ошибку заметили, ее уж не скроешь противник, вероятнее всего, сумеет использовать ее во всем объеме. [c.18]

Если спор ведется ради непосредственного убеждения кого-нибудь и эта цель не достигнута, - конечно, спор неудачен. Во всех же остальных случаях он может быть не завершен тут же, и в то же время очень удачен. Кто спорит для победы, примирится, если одержит победу, т.е. если, напр., доводы противника будут разбиты, и он не найдет новых и замолчит. Цель достигнута - лавры получены. Если спор ведется для исследования истины, то эта цель будет достигнута так же при незавершенном споре, как и при завершенном. Высказаны, сопоставлены, сравнены различные доводы за и против тезиса выяснились разные точки зрения в разбираемом вопросе выяснились слабые и сильные места наших доказательств, быть может, найдены новые доказательства и т.д., и т.д. Польза может получиться огромная, хотя бы вопрос и не был решен. Споры Сократа в Платоновских диалогах редко завершены, иногда и победа Сократа сомнительна, тем не менее, эти споры оказали огромное влияние на людей тысяч поколений. Так и в жизни, в маленьком масштабе. Наконец, и спор для убеждения может привести к желательной цели - но не непосредственно. Результаты его могут сказаться не во время его, и не в конце его, а после. Человек спорил горячо и горячо отстаивал свои мысли, но втайне чувствовал, может быть, что есть доля правды и в соображениях противника. Потом, поразмыслив как следует наедине с собою, он, может быть, со многим согласится и изменит свой тезис или же, иногда, даже откажется от него. Я раз наблюдал такой курьезный случай два спорщика жестоко сражались из-за тезиса и каждый "остался при своем". Однако, когда я встретил их потом, спустя некоторое время, оказалось, что они буквально "обменялись" тезисами. Каждый... [c.22]

К этому виду софизмов относится перевод спора на противоречия. Указать, что противник противоречит сам себе, часто очень важно и необходимо. Но только не для доказательства ложности его тезиса. Такие указания имеют, напр., огромное значение при критике какой-нибудь системы мыслей. Нередко с их помощью можно разбить или ослабить доказательство противника. Но опровергнуть тезис его одним лишь указанием на противоречивость мышления противника - нельзя. Напр., X. только что сказал, что он совершенно неверующий человек, а дальше оказывается, что он признает существование чего-то, "о чем и не снилось нашим мудрецам". Разве этот факт противоречия доказывает сколько-нибудь ложность его тезиса Между тем, нередко спор, задача которого показать истинность или ложность тезиса, переводится на противоречие в мышлении противника. При этом, показав, что противоречие есть, делают часто вид, что противник разбит совершенно и тезис его ложен. Уловка, которая нередко проходит безнаказанно. [c.34]

Ясно, что подобного рода возражения - софизмы, если человек ведает, что говорит. Истина будет оставаться истиною, хотя бы ее произносили преступнейшие уста в мире и правильное доказательство останется правильным доказательством, хотя бы его построил сам отец лжи. Поэтому, если вопрос об истинности или ложности, о нравственности или безнравственности какой-нибудь мысли рассматривается по существу, всякие обращения к личности противника суть уклонения от задачи спора. Это один из видов "зажимания рта" противнику и не имеет ничего общего с честною борьбою в споре за истину. Как прием обличения он, может быть, и требуется и часто необходим. Но обличение и честный спор за истину, как борьба мысли с мыслью - две вещи несовместимые. [c.34]

Одна из самых частых подмен тезиса (и довода) состоит в том, что мысль, которая приводится с известной оговоркой, с известными условиями, при которых она истинна, подменивается тою же мыслью, но уже высказанною вообще , без всяких условий и оговорок. Эта уловка чаще всего встречается при опровержениях и имеет больше всего успеха при малоразвитых в умственном отношении слушателях. Малоразвитый ум склонен понимать все "просто" он не умеет отмечать "тонкие различия" в мыслях, он прямо их не любит, иногда не терпит и не понимает. Они для него слишком трудны. Поэтому тонкие различения кажутся такому человеку или "хитростями", "хитросплетениями", "софизмами" или же (если он несколько образован) "ненужной схоластикой". Отсюда отчасти вытекает трудность спора о сложных вопросах, требующих точного и тонкого анализа и различений, с неразвитым противником или, особенно, при неразвитых слушателях. Но к таким вопросам относится, напр., большая часть политических, государственных и общественных и т.д. вопросов. На этой почве софист, при прочих условиях равных, имеет огромное преимущество. Честный спорщик приведет довод правильный, с нужными оговорками, выраженный вполне точно. Но неразвитый слушатель обыкновенно не улавливает, не запоминает этих оговорок и условий, и совершенно не оценивает их важности. Пользуясь этим, софист умышленно опускает оговорки и условия в доводе или тезисе противника и опровергает тезис или довод так, как будто мысль была выражена без них, а "вообще". Сюда часто на помощь присоединяется усиление тезиса, ора- [c.36]

В 1743 г. Ломоносов еще не имел определенного мнения о причине полярных сияний и перечислил в своей оде казавшиеся возможными объяснения. Одна группа пх связывала это явление с оптическими эффектами, вызванными солнечным светом — преломлением солнечных лучей в слоях уплотненного воздуха (строки 38—39), освещением солнцем верхушек туч (строка 40). Другая группа гипотез касается эфирно-электрических процессов. Как молния без грозных тучь стремится от земли в зепит — вопрошал Ломоносов за несколько лет до того, как Франклин начал интересоваться электрическими опытами. Строки Там спорит жирна мгла с водой — прообраз будущей теории грозы Ломоносова. Однако в Изъяснениях он ссылается па оду как на доказательство своих давнишних мыслей о связи полярных сияний с движением эфира. Эти строки в двух вариантах звучат следующим образом И гладки волны бьют ефир , И движется от волн Ефир . Истина заключалась в синтезе эфирно-электрических и солнечных гипотез, так как действительно солнце ставит там свой трон (строка 21) при помощи ионизирующих корпускулярных излучений. [c.532]

Та мысль, для обоснования истины или ложности которой строится доказательство, называется тезисом доказательства. Она — конечная цель наших усилий. Тезис в доказательстве — как король в шахматной игре. Хороший шахматный игрок всегда должен иметь в виду короля, какой бы ход ни задумывал. Так и хороший до-казыватель в споре или без спора о чем он в доказательстве ни заводит речь, всегда, в конечном счете, имеет одну главную цель — тезис, его оправдание или опровержение и т.п. [c.2]

Установка пунктов разногласия делается обыкновенно тем путем, что мы, в противоположность неправильному взгляду противника в данном пункте, выдвигаем свой несовместимый с ним взгляд, как истинный. Напр., вышеуказанные два пункта разногласия во взятой нами мысли можно установить так "я совершенно не согласен с вами. Во-первых, не все обвиняемые совершили этот поступок во-вторых, этот поступок не подходит под такую-то статью". Таким образом, каждый пункт разногласия отлился в форму двух противоположных, несовместимых одна с другой мыслей а) все обвиняемые совершили данный поступок, — некоторые обвиняемые не совершали его б) данный поступок подходит под такую-то статью, — он пе подходит под эту статью. Эти две несовместимых и борюгцихся одна с другой мыслей называются тезисом и антитезисом спора. Тезис — та мысль, которая выделена из спорной мысли антитезис — мысль выдвинутая в противовес тезису и, обыкновенно, установившая пункт разногласия. Борьба между двумя этими мыслями и составляет суш ность наиболее важных правильных споров. Во взятом нами примере тезис будет все обвиняемые совершили данный проступок антитезис некоторые обвиняемые не совершили его. Тезис данный проступок подходит под статью такую-то антитезис он не подходит под нее. [c.5]

Выбор доводов, как уже вскользь упоминалось не раз, определяется задачами, которые мы ставим спору. Желая проверить истину какой-нибудь мысли, мы выбираем в пользу ее самые сильные с нашей точки зрения основания. Жтш убедить кого-нибудь, выбираем доводы, которые должны казаться наиболее убедительными ему. Желая победить противника, выбираем доводы, которые более всего могут поставить его в затруднение. В споре для убеждения слушателей мы приспособляем выбор доводов не столько к противнику, сколько к слушателям и т.д. Неуменье принимать в расчет задачи спора при выборе доводов - промах, безграмотность в споре. Между тем многие делают этот промах. Они, напр., совершенно "не считаются" с развитием противника, его специальностью, его "психологией" и искренно удивляются и негодуют, что довод, столь очевидный и сильный для них самих, не замечен, отвергнут или даже высмеян противником. Нельзя винить за это юность. Но в людях зрелого возраста это один из признаков "узости горизонта" или же "полного незнания жизни" склонности всюду "прикидывать свой аршинчик" и наивной уверенности, что он обгцеобязателен. [c.15]

Только при этих двух условиях из него вытекает ложность нашей мысли. Между тем, мы обыкновенно склонны рассматривать только первое условие - истинен ли довод - и ищем ошибки только в этом пункте. Поэтому мы нередко нападаем на ложный след, ввязываемся в спор об истинности довода, когда он вполне истинен или когда ошибочность его очень трудно доказать. Между тем, стоило нам обратить внимание на второе условие пригодности возражений и тогда непригодность этого довода, т.е., совместимость его с нашею мыслью, выяснилась бы очень легко. Это всегда надо иметь в виду. Положим, напр., мы утверждаем, что "X. человек недалекий". Но ведь он очень крупный художник - возражает противник. Теперь нам предстоит выбор где искать ошибку возражения [c.17]

Еш е хуже, если между принципом, который вы заш иш аете, и между вашими поступками есть действительное противоречие. Уловка противника - явный софизм, перевод спора в другую плоскость, отступление от задачи спора. Но таких тонкостей слушатель не понимает. Для него только ясно, что противник наш на этой новой плоскости спора нрав. Отсюда вывод, что мы не правы, значит разбиты, или что тезис наш недоказан, даже ложен. Между тем подобные выпады нисколько не касаются истинности тезиса. "Внимай не тому, кто сказал, а тому, что сказано" - справедливо говорит апостол. (Полемика в духе таких софизмов против мыслей, высказанных, напр., Л. Н. Толстым, часто носила прямо непозволительный характер). [c.35]

Самые обычные ошибки доводов - это ложный довод и произвольный довод. Когда дело идет о намеренной ошибке, о софизме,- ложный довод принимает характер лживого довода. Положим, софист не имеет под руками истинных доводов, на которые можно бы опереться. Тогда он берет какую-нибудь заведомо для него ложную мысль, новую для противника или для слушателей или не признанную ими до этого времени - напр., ложный факт, ложное обобгцение, (с. 76 ) ложную цитату и т.п., и выдает ее за истинную. При этом он часто (а в спорах для убеждения особенно) пользуется доверчивостью противника или слушателей, авторитетом своим, внушением, или всеми возможными другими уловками, чтобы заставить принять такой довод. [c.39]

Прежде всего, большая разница, открыто ли мы опираемся на мнение противника или скрытым образом. В первом случае мы говорим примерно так "ведь вы думаете так-то и так-то. Не будем спорить, правильна ваша мысль или нет. Но из нее необходимо вытекает истинность моего тезиса". Пли "станем на вашу точку зрения"... и т.д. Здесь мы не скрываем от противника что для нас лично его довод не имеет значения нам он кажется спорным или даже ошибочным. Но противник заведомо считает его истиною поэтому - говорим мы, - он обязан принять и наш тезис, необходимо вытекаюгций из данного довода. Одним словом, мы хотим заставить противника принять наш тезис, заставив его быть логически последовательным. [c.40]

Открыто-субъективный довод вполне безукоризнен с моральной точки зрения. Он иногда "может и должен" быть приведен - говорит Уэтли, чтобы заставить (с. 78 ) замолчать тех, которые не поддаются хорошим доводам, или для того, чтобы убедить тех, которые по слабости или предрассудкам не могут признать их силы". Уэтли указывает, что подобные доводы употреблял в спорах с иудеями, чтобы заставить замолчать их, и Христос (Логика, с. 352-3). Но для убеждения противника или слушателей такой довод далеко не всегда может быть рекомендован. Приводя мысль, высказывать, в то же время, сомнение в ее истинности - особенно, когда сомнение в ней выгодно и для противника, не желаюгцего убеждаться - плохой психологический расчет. Поэтому на практике чрезвычайно часто употребляются скрыто-субъективные доводы. Обычно единственные ограничения, вносимые совестью и тактом, диктуются принципом "цель оправдывает соответственные ей средства". Стараются, чтоб тезис был суждением, несомненно для нас истинным, и польза от его принятия значительно превосходила вред от подтверждения (т.е. иными словами от укрепления нашим согласием) ложного с нашей точки зрения довода. Примеров скрыто-субъективного довода можно набрать сколько угодно из ораторских речей и ораторских поединков. Когда заведомый атеист социал-революционер обраш ался когда-то к слушателям-крестьянам с доводом, что "земля - Божья", отдана всем одинаково и т.д., он пускал в ход "скрыто субъективный довод". Когда "правый" в 1917 году на митинге обраш ался к противнику социалисту с доводом "так решил съезд р. и с. депутатов, как же идти против этого решения " - он пользовался скрыто-субъективным доводом и т.д., и т.д. [c.40]

Возможность рождать целые миры заменой одного параметра наводит на мысль, что в вечном споре о природе математической истины правы сторонники Илатопа, для которых эта истина существует вне нашего материального мира ( Да иронади вся Вселенная, а теорема Пифагора останется верна - любил повторять Шрейдер). Если в математике роль познающего ума обьршо столь велика, что можно допустить (а можно и пе допускать) появление истин именно в нем, то в преобразовании фрактальных картин ум практически пе участвует (их рисует компьютерная программа, автор которой ничего не знал ни об одной из них, а их бесконечное множество), тогда как сами картины сложны и красивы весьма. Едипствеп- [c.255]

Справочник химика 21

Химия и химическая технология